Несмотря на отсутствие трупа, в камере опять установилась могильная тишина.
Григорьев присоединился к Великанову и Кузину, рядом с которыми еще находился Кобрик. Остальные сгруппировались возле Телка и Хрусталева. Эти боялись, так их напугал Телок. Совесть была нечиста, ждали возмездия.
А Григорьев, Великанов, Кузин и Кобрик возмездия не ждали. Таких явных грехов за ними не числилось.
— Что делать? — опять завопил испуганный Хрусталев.
— И кто виноват? — ответил ему спокойно Кузин. — Два извечных вопроса русской действительности.
— Тебе насрать на себя! — заорал на него Хрусталев. — Потому что похоронил уже свою судьбу. А мне надо жить!
— Зачем? — так же спокойно спросил его Кузин. — Жить надо, чтобы пользу приносить. А ты в мир нес одно горе!
— Тем, кто хочет кольнуться, я приношу радость, — успокоился Хрусталев, почувствовав родную почву. — И таких с каждым днем становится все больше и больше.
Телок решил форсировать события и исполнить данное следователю слово.
— О чем ты говоришь? — возмутился он. — Я хоть и Телок, но не собираюсь безучастно подставлять свою голову этим мясникам. Они меня не пощадят.
— Кто тебе сказал? — насмешливо перебил его Григорьев. — Ему вы нужны? Что вы о себе мните?
— А кому мешал Баранов? — спросил Хрусталев.
— Он увидел ночью что-то из того, что видеть не должен был! — пояснил Григорьев. — Его поэтому и отравили.
— Каждый из нас мог что-нибудь узнать или услышать! — не сдавался Телок.
— Что ты собираешься делать? — поинтересовался Григорьев.
Телок оглянулся на сгруппировавшихся вокруг него Хрусталева, Рудина, Айрапетяна, Маленького.
— Устроим бунт! Такой, чтобы волна дошла до самого высокого начальства, — заявил он гордо.
— Дурак! — коротко ответил Григорьев.
Хрусталев обрадовался возможности отомстить Григорьеву за унижение, которому тот подверг его, сбросив при всех с койки, как нашкодившего котенка.
— А что это ты всех дураками считаешь? — подскочил он к Григорьеву. — Ты считаешь себя таким крутым, что все остальные сявки?
— Хочешь подраться? — насмешливо спросил Григорьев. — Один на один?
Хрусталев оглянулся на Телка, ища поддержки.
И он ее получил.
— Я на твоей стороне! — заявил Телок злобно. — Давно пора показать разной интеллигентской сволочи, чья власть в камере и кто главный!
Айрапетян, Маленький и Рудин встали рядом с Телком и Хрусталевым.
— Бунт! Бунт! Бунт! — заорали они так, что зазвенело в ушах.
— Выбиваем дверь! — скомандовал Телок. — Хватайте скамьи. Если нам и не удастся сломать дверь, шуму мы наделаем на всю тюрьму. Пусть, крысы, побегают!
Григорьев решительно встал у бунтарей на пути.
— Я не позволю вам это сделать! Мы не хотим наматывать дополнительный срок! Сойкин — болтун с идиотскими идеями всеобщей уравниловки. Слушать его — все равно что самому себя опустить.
— Прочь с дороги! — рявкнул на него Хрусталев. — Или я за себя не отвечаю! Замочу!
Великанов бросился на подмогу Григорьеву.
— Впятером на одного? Не позволю!
Всей массой своего тела он обрушился на Рудина, тот врезался в Айрапетяна и увлек его за собой. Оба они сбили с ног Маленького, и все трое свалились на пол.
— Молодец, Великанов! — одобрил Кузин. — В принципе «домино» ты становишься профессионалом.
Троица, матерясь и чертыхаясь, поднялась с пола и бросилась на Великанова.
Драка разгоралась не на шутку.
Кобрик решил принять участие в драке на стороне Григорьева, но Кузин вцепился в него мертвой хваткой.
— Пусти! — пыхтел Кобрик.
— Не лезь! — увещевал его Кузин. — Иначе ожидание обеда растянется на пять лет!
Узкое пространство камеры не давало пятерке «бунтарей» использовать свое численное преимущество.
А Григорьев с Великановым, встав плечом к плечу, не дали себя окружить.
Постепенно драка переросла в свалку, когда численное преимущество стало сказываться. Ближний бой всегда на стороне численного преимущества.
И тут в гущу свалки неожиданно для всех бросился Поворов с яростным криком:
— Убью!
И бульдожьей мертвой хваткой вцепился в Хрусталева. Раздался дикий предсмертный крик, который заставил участников драки оцепенеть на месте, а затем отпрянуть в разные стороны.
На месте драки, на полу, остался лежать Хрусталев.
Из уголка его рта вытекала тоненькая струйка крови, а прямо из груди торчала металлическая ручка ланцета.
— Однако! — пробормотал Григорьев. — Как ловко ты его заделал!
Поворов отшатнулся от трупа после слов Григорьева и истерично завопил:
— Я не убивал его! Это не я! Не я! Клянусь, я не убивал!
— Я видел, что ты убил! — прервал его истерику Григорьев. — Правильно сделал!
— Нет! Нет! Клянусь! — дрожал Поворов.
— Чего дрожишь? — хлопнул его по плечу Телок. — Вышка тебе не грозит, а пятнашку ты уже на свой член намотал.
Поворов набросился на Телка.
— Это ты все подстроил!
Телок без разговоров сбил Поворова с ног.
— На меня повесить тебе не удастся!
Поворов повалился на пол и остался там, даже не делая попытки подняться.
Только слезы потоком хлынули у него из глаз, и он зарыдал, уже не стесняясь никого из окружающих.
Григорьев посмотрел на Великанова.
— Вертухая надо позвать! Постучи, Великанов! Только дверь не вышиби.
— Стучать не приучен! — пробормотал ошеломленный смертью Хрусталева Великанов, но покорно пошел ломиться в дверь камеры.
Телок неожиданно сказал Григорьеву, глядя на Кобрика:
— Может, это и не Поворов заделал Хрусталева?
— А кто? — хмуро спросил Григорьев, подозрительно глядя на Телка.
— Кобрик! — ухмыльнулся Телок.
Кобрик, услышав нелепое обвинение, побелел от гнева.
— Чокнулся?.. Я даже в драке не участвовал.
— А чего тебе участвовать? — продолжал издеваться Телок. — Выждал момент в чужой драке, подошел и засадил. Долго ли умеючи?
Григорьев подошел к Телку, улыбнулся и стал методично избивать его.
Застигнутый врасплох Телок не сопротивлялся, только защищал руками жизненно важные органы тела.
Отправив Телка последним ударом на койку, Григорьев нежно спросил его:
— Скажи нам еще раз, только внятно: что ты видел?
Телок, почувствовав на своей шкуре удары Григорьева, не стал испытывать судьбу:
— Пошутил я! Уж и пошутить нельзя!
— Ты лучше скажи, что ты видел? — не отставал от него Григорьев.
— Что можно видеть, когда дерешься?.. Поворов бросился в драку и засадил что-то в грудь Хрусталеву. В больничке свистнул, не иначе. Вчера, когда жопу лечил… Идея! — обрадовался он. — Взаимка!
Григорьев подумал и согласился:
— А что?.. Неплохо придумано.
Поворов неподвижно лежал на полу и слушал, как спокойно решают его судьбу на долгие годы. Но ему было уже все равно, он находился в полной прострации.
«Наказание должно неотвратимо следовать за преступлением!» — вспомнил он слова юного следователя.
И что-то сломалось в нем. Поворов почувствовал это просто почти физически.
— Григорьев, можно тебя на минуту? — позвал Кобрик.
— Говори, в чем дело?
Кобрик стал шептать ему взволнованно:
— Поворов не мог убить Хрусталева! Я ясно видел его руки, когда он вцепился ему в горло.
— Тогда кто, по-твоему? — хмуро спросил Григорьев.
— Рядом был один Телок! — мстительно проговорил Кобрик.
Григорьев горько усмехнулся, почувствовав жалость к этому наивному человеку, которого наверняка сломала бы тюрьма, останься он в ней хоть на пару месяцев.
— И подпишешься под своими словами? — спросил он. — Телок дрался за Хрусталева!
— Подпишусь! — ответил серьезно Кобрик.
— А Телок накатает на тебя телегу, что ты засадил Хрусталеву.
— Но это же ложь! — заволновался Кобрик.
— А для следователя — лишняя версия! Равноценная, заметь! Он обязан проверить все версии: как твою, так и Телка. Знаешь, сколько он может этим заниматься?
— Сколько?
— Месяца три!
— Ничего себе! — воскликнул ошеломленный Кобрик.
— Вот именно! — подтвердил его опасения Григорьев. — Ничего тебе не светит хорошего: главное, освобождения после обеда. Ты хочешь уйти домой после обеда?
— Хочу! Хорошо, я буду молчать как рыба! — сдался Кобрик.
— Молчать не получится! — заявил ему Григорьев. — Тебе придется сказать, что видел, как Поворов ударил Хрусталева в грудь.
— Но это же неправда! — взвился опять Кобрик. — Я видел…
— Ты видел, — прервал его опять Григорьев, — что ударил Поворов. Объяснить?
— Объясни! У меня голова кругом пошла…
— Этому насильнику несовершеннолетней все равно намотают по максимуму. А за убийство не казнят, потому что все подтвердят, что Хрусталев его опустил, а у него не оставалось выбора, как кровью смыть позор. Иначе в зоне он и будет ходить все время «девкой». А всю оставшуюся жизнь будет работать на проктолога.